Я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь рассказал мне об этом. Но ничего конкретного я на такую тему не нашёл, поэтому пишу сам, втайне рассчитывая, что кто-нибудь будет настолько не согласен с моими доводами, что не устоит перед желанием оспорить их, представив собственное видение проблемы, благодаря чему я смогу поучиться у него. В любом случае я не жду стройной критики, ведь моё эссе — это не настоящий труд по психотерапии, уже хотя бы потому, что в нём не будет примеров из снов и мифов, чем всегда пестрит подобная литература.

Хотя, казалось бы, спорить тут можно много о чём. Лично мне не нравится даже название моего эссе, а именно наличие в нём слова «мужчина». Это вообще кто? Едва ли не любой может перечислить атрибуты, какими должен или не должен обладать мужчина. Но определение чего-либо,его суть, не есть атрибуты или их совокупность. Например, молотку или гаечному ключу можно привести множество атрибутов: крепкий, удобный, увесистый, при этом не произнося слова «инструмент». Но инструменты бывают разные, поэтому мы уточняем: молоток — инструмент для забивания гвоздей, гаечный ключ — крутить гайки. Это функциональные определения, и мне они нравятся, хотя бы потому, что их нет необходимости объяснять. Так же и со словом «мужчина». Впрочем, не совсем так.

Мне бы хотелось дать этому слову функциональное определение, однако необходимость мужчины, предназначение и место его в современном мире — вопрос крайне проблемный, и в этом эссе я не берусь его решать. Я просто оставлю мужчине те функции, которые у него не отобрать. Иными словами: зарабатывание денег, защита жилища и тому подобное — со всем этим в современных условиях женщины могут справиться даже лучше мужчин. Удовлетворять женские сексуальные потребности? Но в сексе давно уже нет норм, всё «на любителя». В итоге для моего эссе я выберу только одну «мужскую» функцию как самую базовую, с которой точно никто не поспорит, по крайней мере сегодня, — это производство семени человека. Без мужчины пока что это сделать не удаётся.
В этот момент всё моё эссе терпит крах, поскольку получается, что все особи мужского пола старше скольких-то лет — мужчины. Ведь производству семени их учить не надо, это даётся природой, и если мальчик уж появился на свет, то фигура отца ему не нужна, чтобы просто иметь возможность производить семя.

Однако на самом деле всё немного сложнее. Производство семени человека уже давно перестало быть сугубо биологическим феноменом. Этот процесс подвергся сильному и глубокому культурному влиянию. С одной стороны, в банк спермы примут семя далеко не каждого человека мужского пола — важен рост, вес, результаты анализов. При этом женщина, придя в это место, попросит значительный перечень сведений о доноре вплоть до его музыкальных способностей. С другой стороны, существует официальный запрет на евгенику — селекцию людей, который, судя по слухам, где-то да нарушается, что делает этот вопрос ещё интереснее.

Я только хочу сказать, что производство семени нельзя вынести за скобки, эта функция обросла массивным контекстом благодаря нашей культуре, значение которого ничуть не меньше, чем чисто эволюционный биологический смысл. В конце концов, производство семени для применения по назначению может повлечь долгосрочные последствия в виде алиментов или пожизненной родительской ответственности. В итоге это дело явно серьёзнее, чем другие биологические функции, связанные с естественными отправлениями организма.

Вероятно, человеку мужского пола, если он собрался производить семя, чтобы это «во что-то вылилось», будучи вовлечённым в ту или иную культуру, неплохо было бы иметь для себя пример, так сказать, чтобы подвериться. Людям ведь в целом свойственен метод обучения «делай как я». И самый первичный, близкий, яркий, наглядный пример производства семени и его итога — это я сам.

В этот момент я хочу дополнить своё определение мужчины — теперь это «способный к производству семени для создания себе подобного». Причём «себе подобного» в самом широком смысле, то есть по любым критериям не хуже, чем он сам, а не просто — две руки, две ноги. Способный сотворить по меньшей мере конкурента в социокультурном смысле. То есть во всём не хуже, чем отец. Не просто «заделать ребёнка», но и в плане самооценки, социального класса, ума, роли и статуса в обществе, успешности, удачи. Соответственно, тот, кто ещё не стал мужчиной, будет называться здесь «юношей» без привязки к возрасту, юношей можно оставаться и будучи седым и дряхлым.

Приведу пример, чтобы проиллюстрировать свою мысль. Отрывок из поэмы Павла Васильева «Соляной бунт» (1934):
Ермак Тимофеич давал есаулам наказ,
Чтоб рубили дома казаки и ставили бани,
И брюхатили пуще баб завезённых,
И заставы покрепче держали на сопках дозорных,
Да блюли свои грамоты, власть и оружие.

Край богат. По Тоболу и дальше, в леса,
Собирай, словно ягоду, соболя, бей горностая,
Заводи неводами лисиц черно-бурых и красных,
Там на лбах у сохатых кусты костяные растут
И гуляют вразвалку тяжелые шубы медвежьи.

Итак, чтобы воспроизводить себе подобных, есаулам требуется:богатый край (пища, шкуры, лес, реки), дома и бани, охрана, оружие, грамота, завезённые бабы, которых указывается «брюхатить». В такой обстановке, получив всё, чтобы иметь возможность воспроизводить таких же казаков, как и они сами, есаулы по моему определению были мужчинами.

В более древние времена, возможно, могла быть исключена, например, грамота, но смысл оставался тем же. Сейчас всё, конечно, сложнее, и нынешнему юноше может понадобиться гораздо большее. Есть не есаулы, но социально-экономические уровни — кому-то и жемчуг мелок. А что ещё важнее, есаулы чётко знали, кто они и как себя оценивать (успехи в битве, охоте). Сейчас же профессия быстро может стать невостребованной, у нас уже есть «мягкие» и «жёсткие» навыки, человек не привязан к месту — он не имеет чёткого руководства и понятий о системе самооценки.

Кстати, для родителя воссоздать полноценную замену себе необходимо ещё и для того, чтобы продолжение «меня» могло прожить ту часть моей жизни, что мне оказалась не по силам.
Но с такими рассуждениями мы отклоняемся в сторону, поэтому вернёмся к моему определению мужчины — «способный производить семя для создания себе подобного». Все существующие атрибуты: честный, верный, храбрый, сильный, богатый — всё это необходимо ему, чтобы выполнять эту функцию с той или иной степенью качества. Либо в угоду заинтересованным лицам.

Тут сразу же возникает вопрос: а как же люди без детей или у которых только дочери? Для ответа на него в моём определении необходимо обратить внимание на слово «способный», то есть имеющий такую возможность, находящийся в потенции. Мужчина с дочкой может принять для себя, что выбор между мальчиком и девочкой он сделать не мог, что никак не уменьшает его способности к воспроизводству себе подобных. Вмешалась судьба, Бог, случайность. Мужчина, имеющий ребёнком девочку, как бы вступает в потенциальную договорённость с условным отцом какого-то мальчика, будущего мужа его дочери, как бы заявляя, что в грядущем успехе этого пацана есть и его заслуга, и таким образом может быть спокоен. Мужчина без детей, если он, например, решил удерживать семя, считая, что мир или женщины не достойны этого, конечно, ничуть не лишается способности к воспроизводству. Либо же, если он имеет биологическую дисфункцию, ему всё равно может быть дозволено «лепить» себе подобного из уже рождённого ребёнка. Хотя мужчина в таком случае, возможно, будет чувствовать на себе некий «порядок исключения». Опять же, он может всего этого и не делать, но просто знать, что способен, и таким образом иметь к этому потенцию.

Вернёмся к теме эссе — я собрался производить себе подобного, но у меня нет примера, как это делается. Нет фигуры моего отца. В том смысле, что, если бы я собрался делать скворечник из досок, неплохо было бы посмотреть, как это делает кто-то имеющий плотницкие навыки. Либо же отец может существовать как человек, но меня он не устраивает — мне не нравится, как делает скворечник тот, кого мне дали в учителя. Такое ведь тоже может быть.
Здесь мне важно сделать замечание, что я намеренно взял самую базовую «мужскую» функцию, а сам принцип можно распространить на всё. Мужчины должны защищать семью? Юноша имеет потребность учиться этому у отца. Зарабатывать деньги? А как это делает отец? И так далее. Мне просто хотелось бы сократить эссе и не спорить о том, кто же всё-таки должен зарабатывать деньги.

Так или иначе, моя позиция по этому вопросу такова: без отца невозможно стать мужчиной. У юноши нет ни единого шанса, это абсолютно нереально. Поскольку, возвращаясь к базовой функции — производство семени для создания себе подобного, — без отца я не знаю, как создавали меня, а значит, у меня нет шансов создать такого же.

Позиция удручающая, пассивная, горькая, бесперспективная и, я думаю, непопулярная, поэтому вряд ли меня упрекнут в том, что я её у кого-то украл.

Но мои рассуждения на этом не заканчиваются, потому что отец — это не только биологический папа, это ещё и функция, фигура и высшая реализация архетипа наставника. А это значит, можно осуществить перенос функции, подставив что-то на пустующее место. Даже не можно, а это и делается, неосознанно, автоматически, миллионами юношей, порой уже пузатых и бородатых, но так и не выросших, если они не смогли в этом достичь успеха.

Яркий пример этого — супергеройская поп-культура на Западе, которая расцвела в пик индустриализации XX века. Отцы ушли на фабрики и заводы, не взяв с собой сыновей, возвращались домой без сил и возможности заниматься детьми. А раньше сын, отец, дед работали на ферме или в мастерской, находясь в постоянном контакте. Теперь же сыновьям потребовалось заместить пустующее место отца, и как раз туда вписались супергерои из комиксов. При этом на Востоке такой потребности не возникло — в Японии всё ещё была распространена ситуация, когда на одном производстве работали поколениями, в Китае — конфуцианство с его «Учением о благородном муже», проверенным и подтверждённым тысячелетней историей, и если ты утратил отца — обращайся к этому учению. Таким людям супергерои не требовались как что-то большее, чем персонажи развлекательного фильма. У России, как всегда, свой путь. Классические отечественные мотивы нам уже далеки («Герой нашего времени»), как и аналогичные западные («Граф Монте-Кристо»), последние советские утратили доверие («Омон Ра» Виктора Пелевина). Приходится импортозамещать («Майор Гром», «Александр Бурдашев»).

Я, кстати, забыл сказать главное: быть или не быть юноше мужчиной — это его выбор и решение, а точнее, не «быть», а «дозволить себе считать себя». Конечно, общество и государство тратит много сил, чтобы повлиять на это решение, но об этом влиянии я здесь рассуждать не берусь.
И ещё, от этого постулата один шаг до теории о том, что слишком низкая самооценка для мужчины опаснее, чем слишком высокая. Вернее, опаснее для будущего сына, поскольку мужчина с низкой самооценкой будет иметь в виду низкую планку для создания себе подобного — он может не искать слишком «хорошую» будущую мать, не будет стараться дать ребёнку достойное образование или заботиться о его физическом развитии, потому что в собственных глазах никчёмен. С другой стороны, слишком высокая самооценка тоже может быть опасна, мужчина может настолько возвысить планку всего того, что необходимо для создания такого же человека, что никогда не найдёт подходящую будущую мать, не выстроит подобающий дом, и ребёнок так и не появится.

В этот момент в психотерапевтической литературе автор обычно рассказывает про своего клиента Джона, который как раз точь-в-точь. Хоть я и не психотерапевт, клиентов у меня нет, но, думаю, подобные Джоны вполне себе существуют и в собственном жизнеописании не нуждаются.
В общем, худо-бедно я, надеюсь, смог, конечно, не доказать, но проиллюстрировать свою мысль, что без фигуры отца в своей жизни юноша не способен трансформироваться в мужчину. Но, повторюсь, фигура эта может сформироваться, и она формируется, заново. Поэтому правильнее, наверное, было бы назвать эссе соответственно «Формирование фигуры отца у юноши при утрате или отказе от его естественного образа». Но это звучит громоздко, и мне бы всё равно потребовалось объяснение, которое я изложил выше.

Теперь, когда мы обсудили, что подразумевается под мужчиной, хорошо бы определить отца.
Многие функции отец разделяет с матерью: защита, формирование у ребёнка самооценки, установление границ воли ребёнка и, главное, наставничество. При этом в современном мире мать, конечно же, может защитить юношу, дать ему кров и заботу не менее успешно, чем это сделал бы отец. Однако в части наставничества у матери будет один серьёзный пробел в той области, которая ею непостижима по умолчанию. Опять же, это производство семени человека. И дело тут не в том, чтобы показать ребёнку учебный фильм или рассказать, откуда берутся дети. Во-первых, как я уже говорил, производство семени не существует само по себе — та почва, в которую должно помещаться семя, и та среда, в которой оно должно взойти, требуют с собой какого-то обращения — всё это не так просто делается, по крайней мере начиная с какого-то социального уровня. Короче говоря, дарить или нет девушке цветы на первом свидании, убедительно может рассказать только отец, потому что мать цветы не дарила, дарили ей. Далее, мастурбация и порно — о них тоже что-то можно рассказать юноше, и от источника информации очень сильно зависит, насколько он сочтёт эту информацию применимой к себе. Конечно, обо всём этом может сообщить и мать, но её слова никогда не будут восприняты так же, как слова отца, потому что у неё по умолчанию не может быть потенции производства семени для создания себе подобных. А юношу не обмануть — мать не может сообщить достоверную информацию о том, как отец создал его.

Не просто зачал, а каким был весь контекст этого творения именно в мужской части. Мать не может знать, как обращаться с семенем в любом смысле этого слова. Сам юноша есть результат именно отцовского обращения со своим семенем, с тем семенем, которое теперь есть у юноши. У матери его быть не может. Само существование юноши доказывает неопровержимо, что отец это умел и был, следовательно, способен к воспроизводству себе подобного.

Таким образом, если вновь отбросить все смежные функции, отец — единственный возможный наставник по производству семени для создания себе подобного.

На всякий случай отвечаю на возражение о том, что отцы иногда даже не рассказывают, откуда берутся дети, — я говорю об этом наставничестве в самом широком смысле. Чтобы мне создать себе подобного, нужно место, где мы будем жить, еда, которую мы будем есть, машина, на которой мы будем ездить, кредит, который мы будем выплачивать, и вершит это всё, действительно, семя, для которого весь контекст — почва. Всё это я должен где-то узнавать, в оценке того, насколько мне сейчас всего этого достаточно, мне необходимо опереться на чей-то опыт. Я ищу наставника, и в этом мире есть только один ультимативный учитель, поскольку существование меня доказывает его успех, — это отец, только ему я могу верить, ведь вопрос слишком серьёзен, чтобы доверять кому-то другому.

Теперь, когда определения даны, я думаю, что готов рассуждать о предмете эссе, о том, что юноша делает, чтобы обрести отца и стать мужчиной.

Один из процессов мной уже частично описан выше в примере с супергероями — это подмена реальной фигуры отца идеализированной. Он видится мне самым коротким и, естественно, тупиковым, поскольку юноша никогда не сможет достичь состояния способности воспроизводить идеал. Он может этого не понимать, но точно будет чувствовать, и очевидная разница в желаемом и действительном будет непреодолимой. Можно провести параллель со случаем из традиционного общества, когда у самого меткого лучника родился бы слепой сын без руки, естественно, не способный к воспроизводству метких лучников (если, конечно, за воспитание его ребёнка не возьмётся дед, но в таком случае это также будет замена отца).

Иной путь юноши в отсутствие отца — низвержение самой фигуры отца, как утратившей доверие в целом, и отказа от возможности замены на другую в принципе. Это уже протест не против конкретного образа, а против самой методологии. Такой способ более глубокий и мощный, поэтому он был характерен для целых поколений, столкнувшихся с крахом эпохальных устоев. Как, например, битники в середине XX века в США или «перестроечное» поколение в СССР. Герой Джека Керуака в романе «В дороге» ищет что угодно, но только не отца, он готов заменить место наставника романтизированным мачо с беспросветной судьбой, у которого совершенно нет никакого «учения». Аналогичный пример для «перестроечного» поколения — фильм «Бакенбарды». Тупиковость этого пути для юноши очевидна, но для общества в целом такой массовый отказ детей от родителей всегда даёт качественное изменение — культура 60-х в США, 90-х в России. Можно сказать, что всё это создали невыросшие дети, отказавшееся от отцов. Ради этого они принесли себя в жертву, и уже через десять лет их смели новые поколения, которые быстрее смогли приспособиться в новом времени и научились воспроизводить себе подобных.

В общем, как я постарался показать выше, пытаться взрослеть без отца можно, либо стараясь подменить реального папу иной фигурой, либо отказавшись от самой методологии отцовства.
Безусловно, это не весь спектр возможных путей юноши. Он может в принципе отказаться от потенции производства семени для создания себе подобных и испытывать себя в других ролях, но такие случаи я не рассматриваю в этом эссе. Я говорю только о ситуациях, когда юноша имеет потребность стать мужчиной, но не имеет отца.

Третий вариант развития этой ситуации видится мне, когда юноша пытается достроить из самого себя фигуру отца. Это может быть характерно для тех случаев, когда отец погиб при несчастном случае или на войне, то есть когда его не за что винить и ненавидеть, когда нет основания отказываться от него, чтобы низвергать его фигуру и отправляться на поиски новой. Можно постараться стать им и делать то, что он уже не может, то есть что, по мнению сына, в той или иной ситуации делал бы отец. Тогда юноша принимает на себя эту роль, у него появляется потребность отвечать за свою мать, контролировать её, оберегать. Он пытается встать на место отца, минуя ступеньку мужчины. Такое предприятие также обречено на провал, поскольку мать никогда не сможет стать почвой для семени мужчины, так как материнская фигура всегда сильнее фигуры супруги.

В целом расклад получается грустный: юноша не сможет стать мужчиной без отца, а заменить эту фигуру, отказаться от неё или встать на место отца — всё это обречено на незаконченность, юноша может идти к этому сколь угодно долго и никогда не прийти к успеху и не достичь удовлетворения.

Но в этом и нет ничего безысходного. С другой стороны, даже если бы у юноши был сильный любимый отец, который бы его полностью устраивал как наставник, он всё равно был бы терзаем тревогами, поскольку оказался бы поглощён конкуренцией с собственным отцом, а после смерти отца — со своим сыном. Чтобы стать лучше, чтобы сделать лучше. Об этом уже точно много написано до меня.

Да, путь мужчины трагичен, и в основном тем, что не способен завершиться. Мальчик соревнуется со старшим братом, тот — с отцом, отец — с дедом, дед — со старейшиной племени, а старейшина — с духами и героями древности, — таков естественный ход вещей. Вырви хоть одно звено — юноша начинает испытывать острый дисбаланс, мечется, чувствует ярость из-за несправедливости к себе — его обделили.

При этом юноша, конечно, ничуть не более несчастен, чем девушка. Её история всегда не менее трагична, возможно, только более устойчива. Может быть, когда-нибудь я соберусь порассуждать и об этом.

При живом отце – безотцовщина. Как это бывает

Мать и отец играют в жизни ребенка разные роли, у них в воспитании разные функции. Так же, как и в обществе - мужчины и женщины осуществляют разные процессы, или одни и те же выполняют по-разному. Несмотря на эмансипацию, смешение гендерных ролей и прочие цивилизационные процессы. Да простят меня борцы за равноправие полов, пол – это все-таки судьба. Традиционно женское – эмоциональное, вбирающее, трансформирующее, рождающее, заботящееся. Типично мужское – властное, внедряющееся, структурирующее, дающее опору, осуществляющее внешнюю защиту.
У взрослого человека психика включает мужское и женское, вне зависимости от пола. Ребенок растет рядом с мамой и папой, потом мать и отец становятся его внутренними объектами. Реализуя, в зависимости от обстоятельств, свое мужское или женское начало, мы как бы задействуем своих внутренних родителей. В первые месяцы жизни у ребенка есть только мать, именно от нее ребенок узнает – какой он? Что он чувствует? То есть, ощущения себя в мире ребенок получает от матери - а проводит границу между миром и собой, узнает законы этого мира он с помощью отца.


И в сложных жизненных ситуациях, когда война, кризис, эпидемия – нам особенно нужен мужчина. Опора, защитник, проводник в пространстве неопределенности – Отец. Именно дефицит отцовского объекта делает выживание в реалиях сегодняшнего дня особенно мучительным.

Моя статья для тех, кому сейчас очень трудно. Кто не выдерживает неопределенности, ищет и не находит опоры.
Итак – зачем ребенку нужен отец? Какие его главные функции?


Отец отделяет ребенка от матери, снижает напряжение его полной и страшной зависимости от нее, «разбавляет» ее безграничную власть над беспомощным малышом. Одновременно создавая ребенку защиту, вводя в его мир свод норм и правил, соблюдение которых дает возможность выжить.


Отец одним своим существованием учит ребенка состоять в отношениях из трех человек, в отношениях, где между их участниками есть дистанция, есть различия, где поведение неоднозначно, а эмоции теряют тотальность. Трое – это уже группа, и вхождение в триаду становится репетицией вхождения в социум.

Отец является для ребенка зеркалом, санкционирует выбор своей идентичности, как бы разрешает стать собой. Именно от отца дети узнают, как устроен мир, в который они пришли. И как мир воспринимает их самих, их самобытность, уникальность, их особенности.


Таким образом, присутствие отца обеспечивает прохождение ребенком стадии сепарации-индивидуации. На этой стадии, в возрасте полутора-двух лет, нужно решить две задачи – почувствовать себя отдельным от матери существом и ощутить собственную индивидуальность, обрести чувство «Я» или Самости. Эти задачи неразрывно связаны, решение одной без решения другой невозможно. И отсутствие отца или его слабость, неспособность выполнить свою отцовскую работу – обрушивает решение их обеих.


В отношениях с мужем, в его любви мать черпает силы на отношения с ребенком. Растить, выдерживать маленькое существо, которое еще не умеет говорить, помогать ему справляться с собой и своими потребностями – бесконечно тяжело. И без мужчины, без его тепла и силы, без ресурса сексуальных отношений – женщина не справляется с переживаниями младенца, становится отстраненной или враждебной. И это еще больше осложняет обретение ребенком собственной индивидуальности, ведь он чувствует себя нелюбимым, непринятым.


Что такое отсутствующий отец? Совсем не обязательно, что его реально нет. Отсутствующим отцом может быть мужчина, который живет в семье, но родителем быть не может, не умеет. Не хочет.

Почему так происходит?


Отцами не могут быть слабые, инфантильные люди. Если ты сам, по сути, ребенок, родителем у тебя стать не получится. Ты можешь быть своему ребенку другом, братом – но не отцом.


Бывает, когда жена не воспринимает мужа в роли отца своих детей.


Например, у нее самой не было отца, или он был слаб – и она строит свою семью по сценарию родительской. Ее мать заменяла ей отца – и она сама стремится стать отцом своим детям, «выдавливая» мужа из этой роли. Или еще жестче, если ее отец умер, и она бессознательно умерщвляет отцовскую ипостась своего мужа.


К такому же символическому «отцеубийству» женщину может привести застревание в эдипальной ревности или архаичной зависти к своему отцу.


И муж осознанно или бессознательно устраняется из своего отцовства, ради сохранения отношений с любимой женщиной, или из страха перед ней.


Иногда мужчина сам не хочет быть отцом. Особенно если ненавидит своего, который когда-то причинял ему боль. Боль сепарации от матери, или был жесток, холоден, непредсказуем. Вызывал ревность, гневную зависть к своей власти.


Эта зависть особенно остра и мучительна, если отец нашего героя сам не был взрослым и вел себя, как дорвавшийся до власти ребенок – и сын сказал себе – «Я никогда не буду таким!» Власть отца представляется ему разрушительной, осуществление ее по отношению к своему ребенку кажется причинением ему вреда… Он пытается вытеснить из себя отца, уничтожая его функции, пытаясь быть своему ребенку кем-то другим – матерью, другом, братом….


Существует еще трансгенерационная передача «антиотцовства», травма Второй мировой войны. Дети войны не могут быть родителями – в их мире взрослые уходят на фронт и умирают. И они становятся своим детям мертвыми родителями, антиродителями, несуществующими отцами.


Так создаются семьи, в которых мужчина есть, а папы нет. Этот феномен деформирует психику детей, мешает им нормально развиваться. Как эта деформация может проявляться во взрослой жизни?



Что делает своему ребенку и со своим ребенком слабый, отсутствующий отец?


Без отца власть матери над ребенком, особенно над младенцем, безраздельна. Ее некому уравновесить, некому урезонить. Некому напитать ее любовью, развернуть ее либидо, «разбавить» ее агрессию по отношению к ребенку, матери негде взять силы на то, чтобы выдерживать малыша, контейнировать его влечение к смерти, столь сильное у новорожденных. Отца нет – и некому отделить ребенка от матери, сепарация невозможна, невозможна индивидуация.


И ребенку приходится самому «отращивать» защиты от матери, находить собственные способы отделения, псевдосепарации, которые могут быть нездоровыми и весьма уродливыми.


Это может быть сильнейшая агрессия по отношению к матери, доходящая до ненависти, эпизодической или постоянной.


Это может быть создание ложной самости в форме патологической лживости или болезни. Ложное Я дезориентирует мать, создает иллюзию отдельного существования.


Можно отдать матери своего ребенка (внука) и сбежать в псевдосамостоятельность.


Но все это – не настоящее взросление, мы по-прежнему чувствуем себя мячиком в руках матери, ощущаем ее господство над нами. И бунтуем против этого господства, которое видится нам в любых проявлениях любой власти.


Ребенок, у которого нет отца, преисполнен зависти к матери, у которой есть или может быть мужчина. Малыш привязывает ее к себе непрерывным безутешным плачем, а взрослея – постоянным предъявлением неразрешимых проблем. Такое поведение – это по сути завистливое разрушение собственного мира матери, свободного пространства, в котором она может обладать тем, что ребенку недоступно.


В отсутствии свободного пространства между матерью и ребенком у них нет возможности направить свою агрессию вовне, и она ощущается каждым, как своя злость и своя же боль, разрывает душу и сердце, со временем она может стать тяжелой соматикой.


В отсутствии отца – зеркала у ребенка возникают серьезные трудности с формированием собственной идентичности, не возникает чувство собственной индивидуальности. Для того, чтобы все же от чего-то отразиться, может быть сформировано ложное зеркало – например, симптомы, динамика экспансии, разного рода результаты – отметки в дневнике, призовые места на спортивных соревнованиях и т.д. Конечно, развитие и его реперные точки – это необходимая часть жизни любого человека. О ложном зеркале мы можем говорить тогда, когда победа на соревнованиях из достижения спортсмена превращается в его идентичность, когда человек не отличает себя от результатов своей деятельности.


Итак, взросление рядом с отсутствующим отцом крайне затруднительно, практически невозможно. Это может приводить к инфантилизму, человек растет, но никогда не становится взрослым. У него отсутствует представление о взрослении, о том, как это делается, так же, как отсутствует отец. Взросление можно обесценивать, как обесценивала виноград Лиса из басни Крылова. Тогда страдание от собственной дефицитарности сменяется чувством превосходства над окружающими, обычными людишками, живущими обыденной жизнью.


Псевдовзросление в отсутствии отца может достигаться за счет уничтожения, отрицания собственной детской, зависимой части. Так на свет появляются гиперответственные, отщепленные от собственных чувств люди, не способные к спонтанности и творчеству. Ошибочно считающие себя взрослыми и прочными.


Дети отсутствующих отцов испытывают громадную ненависть к ним за их отсутствие. За самоустранение, за предательство. Однако эта ненависть скрывается за маской горячей любви и идеализации. Мы фактически придумываем себе «правильного», идеального отца и начинаем его любить. Выдуманный образ нужен не только как защита от дефицитарности, но и отделяет от матери.


Однако ненависть к реальному отцу никуда не уходит и нуждается в отреагирования. Она смещается на мужчин, на все мужское, отцовское. Женщины часто смещают эту ненависть на мужей и сыновей, мужчины – на самих себя, на власть, на общество. Эта ненависть – невидимка порождает самодостаточных фаллических женщин и женоподобных, слабых мужчин.


Каждый из этих тяжелых конфликтов часто соматизируется. Вытесненный внутрипсихический конфликт часто становится болезнью, особенно в отсутствии сепарации.


Именно поэтому, если вы узнали себя в чем-то из вышеперечисленного, если что-то в тексте статьи вам отозвалось – нужно подумать о курсе психотерапии. Психоаналитической терапии, направленной в первую очередь на воссоздание отцовского объекта в психике.